«Женщины да Винчи»
Анна Берсенева
Она зашла к больной вечером, когда та уже отошла от наркоза. Хотелось ее проведать и, если необходимо, подбодрить.
Положили Самарину в отдельную палату. Учитывая рассказ Савичевой про начальника столичного вида, этому, может быть, не приходилось удивляться. Но Зина не считала это правильным. Ведь едва ли такая молодая девушка могла быть в высоком воинском звании или обладать какими-либо особенными заслугами. А значит, никаких привилегий ей не полагалось.
Но все же это было не самой главной Зининой мыслью. Больная в самом деле выжила чудом, и теперь главным было, чтобы она выздоровела, ведь выхаживание после перитонита – дело нелегкое, и можно ожидать самых неприятных сюрпризов.
Не зря Зине показалось даже при беглом взгляде, что она очень красивая, эта Самарина. Теперь, когда лицо ее не было скрыто маской, это было совершенно очевидно. На него падал свет настольной лампы, и все его черты были как будто обведены сияющим контуром.
– А я знаю, на кого ты похожа!
Зине только сейчас пришла в голову догадка, и она ей обрадовалась. Но лампу все-таки отвернула. У больной и так от наркоза голова болит, наверное, а тут еще свет в лицо, и кто только додумался так лампу поставить.
Самарина посмотрела на нее с недоумением.
– Ты похожа на даму с горностаем, - объяснила Зина. – Картина Леонардо да Винчи, знаешь?
– Знаю.
Та кивнула и чуть заметно поморщилась: голова болела, конечно, Зина правильно догадалась.
– Я видела эту картину, – сказала Самарина.
– Я тоже, - кивнула Зина. – Нам Анна Станиславовна показывала, учительница истории, когда мы искусство Италии проходили.
Самарина улыбнулась Зининым словам. Это даже улыбкой трудно было назвать, лишь чуть дрогнула прекрасная линия губ. Ею в самом деле можно было любоваться, как картиной да Винчи.
— Садись, — сказала она. – Ты кто?
— Операционная сестра, — ответила Зина, садясь на стул у кровати. – Зина Филипьева.
— Я Полина. Это правда, что я чуть не умерла?
— Ты ведь не здешняя? – вместо ответа спросила Зина.
Она не хотела отвечать на Полинин вопрос. Сейчас больной совсем не время думать о таких тяжелых вещах, как граница жизни и смерти.
— Не здешняя, — ответила Полина.
— Из Москвы?
— Можно считать так.
Что означает этот Полинин ответ, было не очень понятно. Но в конце концов, это не имело значения, Зина никогда не страдала пустым любопытством.
— Ну, выздоравливай, — сказала она, вставая. – Я на минуточку зашла, просто посмотреть, как у тебя дела. Спи побольше, это для тебя сейчас очень важно.
«Надо ей брусники моченой принести, — подумала Зина. – Витамины – это тоже важно, не только сон».
Непонятно, чем эта Полина так привлекла ее внимание. Одной только красотой – едва ли. Но вот бывает же, что чувствуешь значительность какого—то человека, а почему, и сам объяснить не можешь. Без видимых причин.
— Зина, — вдруг окликнула Полина, когда она уже подошла к двери. — Помоги мне отсюда выбраться.
— В прямом. Мне надо уйти из больницы незаметно. И вообще скрыться. Чтобы никто не знал, где я. Можешь мне помочь?
— Но как же?.. — растерялась Зина. — Ты же совсем больная еще… Да глупости ты говоришь! Ты же умереть можешь!
Полинины слова были произнесены таким тоном, который не оставлял сомнений в том, что она осуществит свое странное намерение. Конечно, Зина испугалась.
— Это сейчас не главное, — сказала Полина. — Мне надо скрыться. Это необходимо.
В том, как она сказала, что возможность ее смерти сейчас не главное, не чувствовалось и тени нарочитости или рисовки. Зато чувствовалась та воля, которую называют железной. Зина знала таких людей. На фронте она их видела и теперь могла узнать с полуслова, как только они хоть чуть—чуть позволяли себе проявить свою натуру. Стальные ножи это, а не люди. Вот почему Полина сразу показалась ей такой недюжинной, наконец Зина поняла причину.
— А… когда тебе надо скрыться? — спросила она.
— Чем скорее, тем лучше. Желательно прямо сейчас.
— Прямо сейчас нельзя. Ты просто не поднимешься.
— Поднимусь.
— Ладно, пусть поднимешься. Но потом у тебя сепсис начнется. Хорошо это будет? Давай до завтра погодим, а? — Тут Зина вспомнила про начальника столичного вида и догадливо добавила: — На ночь-то вряд ли кто-нибудь к тебе сюда явится, да и не пустят никого. А завтра спокойно рассудим.
Она с удивлением заметила, что уже объединяет себя с этой девушкой, ставит свои действия в зависимость от ее решений.
— Он мне лекарство привез, — сказала Полина. — Английское. Сказал, это как раз от сепсиса. Может, уколешь?
— А я знаю, какое это лекарство! — обрадовалась Зина. — Леонид Семенович про него рассказывал. Что англичане во время войны изобрели и что для раненых это просто панацея. От гангрены спасает и от сепсиса.
— Ну так уколи мне, раз панацея, — сказала Полина. — Вон на тумбочке коробка.
— Я не могу просто так колоть, — покачала головой Зина. — Должен врач назначить.
— Ерунда. Там наверняка инструкция в коробке, и все написано, как колоть. Дай-ка ее мне.
Зина взяла с тумбочки и протянула Полине коробку с ампулами. Та распечатала ее, достала вкладыш, всмотрелась в английские буквы и с досадой сказала:
— В глазах все плывет! Наркоз не отошел.
Зина взяла у нее из рук листок с английским текстом и быстро его просмотрела.
— Действительно расписано, — сказала она. — Вся схема.
Полина удивленно взглянула на нее.
— Ты по-английски читаешь?
Зина улыбнулась. Она привыкла к тому, что ее владение английским языком удивляет всех, и ей даже нравилось наблюдать за этим удивлением у новых людей. Свои-то в санитарном поезде все уже знали, что она с легкостью читает инструкции к лекарствам, поставляемым по лендлизу из Америки.
— У нас в школе учительница по английскому очень хорошая была, — объяснила Зина. — Софья Робертовна Блэк. Она Оксфорд закончила.
— Оксфорд? А здесь она что делала?
— У нас тут таких много. Из Ленинграда, из Москвы. Кого выслали, кто сам приехал.
— В глушь, в леса? — кивнула Полина. — Разумно. Ну вот и не спрашивай, зачем мне скрыться надо. Помоги, и всё.
О причинах, по которым Полине надо было скрыться, Зина как раз спрашивать и не собиралась. Ссыльных в Кирове было немногим меньше, чем заключенных в окрестных лагерях, и если кто—нибудь думал, что все эти люди преступники или враги, то Зина такого не думала точно.
Ей было лет восемь, когда она впервые обратила внимание, что на торцах бревен—топляков, которые плавают в реке, где купаются все дети с их улицы, вырезаны или выжжены какие—то имена и даты. Она спросила маму, что это за надписи такие, и та ответила:
— Лагерники пишут. Для родных, может. Списать бы да родным бы их и сообщить, так кому сообщать—то, они фамилии боятся ведь указывать.
— А они почему в лагерях сидят? — спросила тогда Зина. — Потому что кого—нибудь убили?
— Глупостей-то за дураками не повторяй, — поморщилась мама. — Кто убил, а кто и нет, нам отсюда не разобрать. Ну и нечего зря на людей наговаривать. Отца вон твоего тоже было посадили. А за что? Пары рукавиц не досчитались на складе, никто и разбираться не стал, живо крайнего нашли. Так и сгинул бы в лагере, если б я его не выкупила.
Историю про то, как мама ходила выкупать своего мужа из лагеря, Зина узнала позже, лет в четырнадцать.
— Пошла ночью к лагерю, охранника вызвала, сказала, мол, мужа хочу выкупить. Он, дурень, спрашивает: а что дашь? Я ему: а ты не мужик, что ли? Ну и выкупила, — ответила она на вопрос дочери. — Тебе тогда два года уж было.
Так что лишних вопросов Зина задавать была не приучена.
— Сейчас шприц принесу, — сказала она.
— И подумай, куда мне отсюда уйти, — напомнила Полина.
Это Зина уже обдумала. Просто удивительно, как она сразу стала выполнять Полинины указания! Ведь никогда не была слабовольной мямлей. Но тут, видимо, дело было не в отсутствии собственной воли, а в силе Полининой и воли, и убежденности.
Ну и в стечении обстоятельств тоже. Именно вчера Зинина одноклассница Валя Лазарева отдала ей ключ от своей комнаты и попросила раз в три дня поливать цветы, пока она съездит в Саратов к любимому, с которым познакомилась через журнал «Огонек», куда он писал умные и интересные письма по разным вопросам, потому что был неравнодушным человеком, что в нем ее и привлекло. Валя, та точно была неравнодушная, она еще в школе была очень увлекающаяся, и одним из ее увлечений являлись цветы, она даже лимонное деревце у себя в комнате вырастила. Когда оно цвело, то комната наполнялась ароматом, который все подружки бегали нюхать, а с крошечными лимонами можно было по—настоящему пить чай, вот как!
— Уйти можно в Трифонов монастырь, — сказала Зина.
— Уйти в монастырь? Романтично!
Полина засмеялась и тут же поморщилась — видно, швы потянуло.
— Он не действующий, — объяснила Зина. — Там теперь коммуналки, у меня от одной комнаты ключ есть.
— В монастырь так в монастырь, — кивнула Полина. — В моей ситуации это даже своевременно. Неси шприц, — напомнила она.
И Зина послушно отправилась за шприцем.
Благодарим за предоставленный материал издательство «ЭКСМО».